Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

— Уклоняются от призыва дезертиры, а дезертиров судит военный суд.

— Не будем с тобой спорить, иди лучше к военкому. Он тебе все объяснит: и к нему пришла такая же бумага.

— У нас в народе говорят, что и победитель может оказаться побежденным!

Рахман Аскерли разразился длинной тирадой, но я уже вышел из его кабинета.

Военком встретил меня по-дружески:

— Знаем, слышали, слухами земля полнится… — Он усадил меня на стул, а сам подошел к двери и позвал из канцелярии какого-то человека: — Мамедов, проверь, пожалуйста, когда пришла к нам бумага о мобилизации Деде-киши оглы?

— Вчера, товарищ военком.

— А ты когда ее получил? — спросил он у меня.

— Сегодня.

— Ясно… Первым делом направим тебя на медицинскую комиссию, а там поглядим.

— Видишь ли, друг, у меня уважительная причина, раны еще не совсем зажили.

— Так я и сам это понимаю, ведь только неделя прошла после твоей выписки из больницы.

— У меня большая просьба!

— Слушаю.

— Я не буду упорствовать, готов тут же отправиться служить, но мне обязательно надо быть на уездном съезде Советов.

— Что ж, даю тебе три дня, заодно пройдешь и медицинскую комиссию. Действуй!

В канцелярии военкомата я получил направление на медицинский осмотр в больницу. Председателем комиссии оказался Мансур Рустамзаде.

Мы поздоровались, и я протянул ему бумагу из военкомата.

— Что за чушь?! В твоем состоянии и речи быть не может о срочном призыве в армию. Только через недели две-три.

Пока собирались члены медицинской комиссии, Рустамзаде жаловался мне:

— Бекиров вызывает меня почти каждый день, всю душу вымотал, расспрашивает, не знаю ли о заговоре против него, несколько раз интересовался деталями экспертизы по убийству Шираслана.

— Не может быть! — удивился я.

— Если бы только это!.. Вы знаете, Будаг, — заговорил он негромко, — я очень опасаюсь, что этот негодяй запутает меня.

— А что он говорит?

Рустамзаде тяжело вздохнул:

— В годы мусавата я работал хирургом.

— Ну и Что же? Вы врач! При чем тут мусават?!

— Я тоже так думал, а меня трижды заставляли писать объяснительные записки о службе в царское время и во времена правления мусаватистов. Он и сегодня вызывал, говорил в угрожающем тоне… Как только вспомню об этом, тошнота подступает к горлу. Знаете, Будаг, его слова пахнут кровью!..

— Вы рассказывали об этом кому-нибудь в уездном комитете партии?

— Нет, я беспартийный. — Рустамзаде закурил и, выпустив дым, продолжал: — Я родом из Шуши. Мой отец был красильщиком, и это дало ему возможность учить меня в шушинской гимназии. В год, когда я заканчивал гимназию, отец умер. Заботился обо мне дядя, у которого в Шуше была пекарня, и там он работал вместе с сыном.

— Почему вы мне рассказываете это? — сказал я.

— Нет-нет, я хочу, чтобы вы знали… Помня отца, дядя послал меня учиться в Одессу, на медицинский факультет тамошнего университета. Закончив его, вернулся в родную Шушу, работал в больнице. За это время царское правительство сменил мусават, а через пять месяцев победили большевики. Все это время я продолжал лечить больных. Я выполнял честно свой врачебный долг, не задумываясь над тем, кто лежит на больничной койке, мусаватист или красноармеец. Вот в этом Бекиров и упрекает меня!

— А может, вам следует обратиться в Наркомздрав? Прямо в Баку?

— Нет, Будаг, я боюсь. Мне кажется, что этот человек читает мои мысли. Если увидит меня на окраине нашего города, заподозрит, что я намерен убежать из-под его контроля.

— Так дальше продолжаться не может, доктор!

— Я и сам это понимаю, но что делать, убей бог, не могу придумать!

— А ничего делать не надо, продолжайте лечить людей.

Собралась комиссия, и наш разговор прервался. А еще через полчаса у меня в руках было ее решение: мне предписывался отдых на ближайшие две недели.

С важной для меня бумагой я пошел в уком партии. Первым человеком, кого я встретил, был заведующий уездным отделом здравоохранения, мой старый недруг Сахиб Карабаглы. Я, словно невзначай, завел с ним разговор о больнице, в которой проходил медицинское освидетельствование. Сахиб с недовольством изрек:

— Нам не следует доверять таким людям, как Рустамзаде. Его общественное прошлое тревожит меня. Отец его, говорят, был купцом, дядя крупным торговцем. Сам он учился в Одессе, а потом верно служил мусаватскому правительству. Пока медицинское обслуживание в Курдистане в руках таких, можно ли говорить, что простому человеку будет оказана скорая и добротная медицинская помощь? Ему не место в наших рядах.

Нет, здесь бесполезно что-либо доказывать!

Мне вдруг показалось, что осталось слишком мало времени, чтобы предупредить Рустамзаде. Если такие болтуны, как Сахиб, открыто говорят о недоверии к доктору, то ему следует бежать отсюда, и как можно скорее! На мое счастье, как только я вышел из укома, мне повстречался сам Рустамзаде.

— Доктор, — сказал я негромко, но категорично, — не теряйте ни минуты. Прямо сейчас, без вещей, как есть, поезжайте в Баку!

— Что-нибудь случилось?!

— Пока ничего не случилось, — перебил я его, — но может случиться. Заклинаю вас моей дружбой, уходите немедленно! Не то будет поздно!

Когда я удостоверился, что Рустамзаде внял моему совету, я вернулся в свой Политпросвет. Сослуживцы ждали меня с нетерпением. Я объяснил ситуацию и сказал, что мы должны готовиться к съезду Советов нашего уезда, невзирая на то, что через две недели предстоит мой уход в армию.

В тот же день мы все были на репетиции праздничного концерта, который готовили для делегатов съезда.

«ВТОРАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» ПОБЕДИЛА

Уездный съезд Советов открыл председатель исполкома Сардар Каргабазарлы (с которым я много спорил в былые времена, и он ретиво уговаривал меня бросить писать фельетоны).

Он предложил состав президиума съезда Советов и назвал при этом и имя своего заместителя Мезлум-бека Фаттахова.

Сразу же начались споры. Слово попросил один из делегатов Пусьянской волости.

— Как можно рекомендовать в президиум высшего органа Курдистанского уезда человека, которому отказали в доверии делегаты Пусьянской и Акеринской волостей? Это прямое нарушение устава Советов. Я предлагаю отвести эту кандидатуру.

Поднялся шум, кто-то попытался защищать Фаттахова, но большинство отвергло его кандидатуру.

Что ж, первая маленькая победа моих сторонников.

Сардар Каргабазарлы выступал напыщенно и велеречиво. Он в приподнятых выражениях говорил о пастухах, которые пасут несметные отары жирных овец в горах Курдистана, о прекрасном рисе, взращиваемом на полях Пусьянской и Акеринской волостей, о стадах породистых коров и буйволиц, способных залить реками молока весь Курдистан, о строителях, возводящих грандиозные новостройки.

Говоря по совести, в глазах населения Лачина Каргабазарлы был незаменимым человеком. При нем город стал